ГЛАВА I
Родное гнездо
— Ноктус, дорогой, не мог бы ты помягче выстлать гнездо? Кажется, наш третий вот-вот появится на свет. Яйцо уже треснуло.
— Только не это! — просипел Клудд.
— Что такое, Клудд? — с плохо скрытым раздражением поинтересовался отец. — Неужели ты не хочешь еще одного братика?
— Лучше бы сестру! — пискнул Сорен.
— Да ты сам вылупился всего две недели тому назад! — обернулся к младшему брату Клудд. — Что ты можешь знать о сестрах?
«Может, они лучше братьев», — подумал про себя Сорен. Братец Клудд обижал его чуть ли ни с самого рождения.
— И вообще, почему этот птенец вылупляется именно тогда, когда настало мое время начинать прыжки с ветки на ветку? — хмуро буркнул Клудд.
Прыжки по веткам считались первым шагом к полету. Перепархивать с ветки на ветку, помогая себе крылышками, юных совят учили родители.
— Что на тебя нашло, Клудд? — укоризненно покачал головой отец. — Куда ты так торопишься? У тебя будет достаточно времени для прыжков, обещаю. Ты не забыл, что маховые перья вырастут у тебя только через месяц, а то и позже?
Сорен хотел спросить, что такое месяц, как вдруг раздался тихий крак. Совиная семья оцепенела. Окажись на их месте любой другой лесной житель, он бы и ухом не повел. Но не зря сипухи славятся своим чутким слухом.
— Началось! — ахнула мать Сорена. — Я так волнуюсь! — снова вздохнула она, с восторгом глядя на чистенькое белое яичко, раскачивавшееся из стороны в сторону.
Вот на вершине яйца показалось крошечное отверстие, из которого высунулось что-то острое.
— Яйцевой зуб, слава Глауксу! — воскликнул отец семейства.
— У меня был больше, правда, пап? — Клудд отпихнул Сорена, чтобы лучше видеть происходящее, но младший брат все-таки ухитрился высунуться из-под отцовского крыла.
— Не знаю, сынок. Но этот тоже просто чудо — такой хорошенький, такой блестящий! Я всегда так волнуюсь, когда это вижу. Вот таким крошечным зубком мои дети проклевывают себе путь в огромный мир! Ах, какое чудо, какое чудо!
В самом деле, это было похоже на чудо. Сорен, не отрываясь, смотрел на дырочку, от которой уже побежали маленькие трещинки. Вот яйцо едва заметно вздрогнуло, и трещины стали еще больше. Неужели всего две недели назад он делал то же самое? Это невероятно.
— А что стало с моим яйцевым зубом, мам?
— Он отвалился, придурок, — ответил Клудд.
— Ой, — пискнул Сорен.
Родители были так поглощены яйцом, что даже не одернули Клудда за грубость.
— Где же миссис Пи? Куда она подевалась? — всполошилась мать.
— Здеся я, мадам. — Миссис Плитивер, старая слепая змея, долгие годы жившая в совином семействе, скользнула в дупло.
Многие совиные семьи держат при себе слепых змей, которые поддерживают чистоту в гнезде, с аппетитом поедая червей и разных насекомых, что так любят заводиться в дуплах деревьев.
— Миссис Пи, проследите, чтобы в уголке, куда Ноктус положит нашего малыша, не было ни червей, ни прочей гадости!
— Обижаете, мадам! Я свое дело знаю. Уж сколько выводков мы с вами вынянчили, право слово.
— Ах, простите, миссис Пи. Я полностью вам доверяю. Просто я всегда так волнуюсь во время вылупления. Каждый раз, словно впервые, представляете!? Нет, я никогда к этому не привыкну!
— Вам не за что извиняться, мадам. Все бы птицы так заботились о чистоте своего гнезда, как вы! Страшно сказать, что я слыхала про чаек. Нет, это ужас что такое, даже говорить не хочется! А еще называют себя птицами!
Слепые змеи очень гордятся тем, что работают на сов, которых почитают самыми благородными птицами на свете. При этом они глубоко презирают остальных пернатых, считая их неряхами из-за неудачного устройства их пищеварения, по вине которого те роняют жидкие капли вместо того, чтобы, подобно совам, отрыгивать продукты жизнедеятельности и сплевывать их в виде аккуратных маленьких катышков-погадок.
Дело в том, что остатки пищи, которые совы не могут переварить обычным способом — например, шерсть, кости и зубы добычи — прессуются в небольшие комочки, точно соответствующие форме и размеру их мускульного желудка, и через несколько часов после еды совы их отрыгивают.
И хотя мягкую пищу совы переваривают точно так же, как и остальные пернатые, и даже испражняют ее в жидком виде, слепые змеи все равно считают пищеварительную систему своих хозяев верхом птичьего совершенства. «Мокрозадые» — так они презрительно называют других птиц. Разумеется, миссис Плитивер никогда не употребляла таких грубых слов при детях.
— Мама! — ахнул Сорен. — Смотри!
Ему показалось, что гнездо содрогнулось от громкого треска. Разумеется, этот звук мог показаться оглушительным только чуткому уху сипухи.
Яйцо раскололось, и из него выкатился маленький светлый комочек.
— Это девочка!
Громкое хеее вырвалось из горла его матери. Это был крик настоящего счастья.
— Какая прелесть! — прошептала она.
— Она очаровательна! — воскликнул отец.
Клудд широко зевнул, а Сорен во все глаза уставился на голое мокрое существо с огромными выпученными глазами, затянутыми белесой пленкой.
— Что это у нее с головой, мам? — спросил он.
— Ничего, мой милый. У птенцов всегда очень большая головка. Должно пройти время, чтобы тело сравнялось с ней.
— А мозгов у мелюзги вообще не бывает, — процедил Клудд.
— Поэтому птенчики не могут держать головку, — продолжала мать. — И ты был такой, когда родился.
— Как мы назовем нашу малютку? — поинтересовался отец.
— Эглантина! — немедленно откликнулась мать. — Я всегда мечтала о маленькой Эглантине!
— Ой, мамочка, мне очень нравится это имя, — обрадовался Сорен. Он медленно повторил его про себя: «Эг-лан-тина». Потом склонился над белым дрожащим комочком. «Эглантина», — тихонько прошептал он, и ему показалось, будто крошечный глаз чуть-чуть приоткрылся, и тоненький голосок пискнул: «Привет!» В этот миг Сорен полюбил свою сестру — сразу и навсегда.
На этом чудеса не закончились. Не прошло и нескольких минут, как из дрожащего мокрого комочка Эглантина превратилась в пушистый белый шарик. Сорену казалось, что она набирается сил прямо на глазах. Родители заверили, что с ним было то же самое.
Вечером состоялась церемония Первого Насекомого. Глаза Эглантины были уже широко раскрыты, и она тихонько пищала от голода. Но писка этого никто не слышал, потому что отец произносил торжественную речь под названием: «Добро пожаловать в семейство Тито».
— Маленькая Эглантина, добро пожаловать в Лес Тито, принадлежащий сипухам, коих называют также амбарными совами, а на высоком языке науки величают совами Тито альба. Когда-то в незапамятные времена сипухи и в самом деле селились в амбарах. Но теперь наш дом — лесное царство, именуемое Лес Тито. Представители нашего рода немногочисленны, это, пожалуй, самый маленький народ совиного королевства. Говоря правду, хоть мы и называемся королевством, здесь уже очень давно нет никакого короля… Но, кажется, я отвлекся. Эглантина! Очень скоро ты вырастешь, а когда тебе исполнится год, ты покинешь родное гнездо, чтобы найти другое дупло, которое станет домом для твоей новой семьи.
Эта часть отцовской речи особенно поразила Сорена. Как это может быть? Неужели он тоже вырастет и заведет собственное гнездо? Но разве можно жить отдельно от родителей? И все-таки Сорен чувствовал в себе необъяснимую тягу к полету: даже сейчас, когда на его нелепых крылышках при всем желании нельзя было разглядеть ничего, напоминающего настоящие перья.
— …А теперь, Эглантина, — продолжил отец, — настало время Церемонии Первого Насекомого! — Он обернулся к матери. — Марелла, дорогая, подай мне сверчка!
Мать Сорена вышла вперед, держа в клюве одного из последних летних сверчков.
— Съешь его, малышка. Начинай с головы. Да-да, опусти клюв… Запомни, дорогая, всех нужно есть с головы — и сверчков, и мышей, и полевок. Мммм, — причмокнул отец, глядя, как его дочь расправляется со сверчком. — Щекотики в животике, верно я говорю?
Клудд сморщился и широко зевнул. Иногда он стыдился своих родителей, особенно папашу с его идиотскими шуточками.
— Тоже мне, лесной остряк, — буркнул он тихо.
На рассвете совы, как всегда, улеглись спать, но Сорен был так взволнован появлением сестры, что никак не мог уснуть. Родители, как обычно, устроились на ветке над его головой, но их голоса вместе с тусклым утренним светом просачивались внутрь дупла.
— Ах, Ноктус, все это очень и очень странно. Ты слышал, кажется, еще один совенок пропал.
— Да, дорогая, увы, так оно и есть.
— Сколько же их исчезло за последние дни?
— По-моему, это шестнадцатый.
— Это уже слишком! Мне кажется, еноты тут ни при чем.
— Да, — мрачно ответил Ноктус. — Но есть еще кое-что.
— Что? — всполошенно ухнула его жена.
— Яйца.
— Яйца?
— Яйца тоже исчезают.
— Что ты такое говоришь? Яйца исчезают из гнезд?
— Да, дорогая.
— Нет! — прошептала Марелла Альба. — О таком кошмаре я ничего не слышала. Быть не может!
— Я подумал, что ты должна знать об этом, на тот случай, если у нас снова появится потомство.
— О, великий Глаукс! — судорожно вздохнула Марелла. Сорен вытаращил глаза: никогда раньше его мать не поминала этого имени.
— Но ведь мы, сипухи, почти не покидаем дупло во время высиживания. Значит, кто-то следит за нашими гнездами. — Она помолчала. — Постоянно следит!
— И этот кто-то умеет летать или лазать по деревьям, — мрачно добавил Ноктус Альба.
Сорену показалось, что в дупло вползла опасность. Как хорошо, что Эглантина уже вылупилась из яйца! Он поклялся, что никогда не оставит ее одну.
Съев своего первого сверчка, Эглантина уже не закрывала клюва. Родители заверили Сорена, что у него был точно такой же аппетит.
— Да ты и сейчас ешь ничуть не меньше, дорогой. Скоро состоится твоя первая церемония Мяса со Шкуркой.
Вот такой запомнилась ему короткая жизнь в родительском гнезде — одна церемония сменяла другую, и с каждой новой церемонией приближалось самое главное, самое торжественное, самое счастливое событие в жизни каждого совенка: Первый Полет.
— Шерсть! — прошептал Сорен.
Интересно, какая она? Как-то она проскочит ему в глотку? До сих пор мать аккуратно отщипывала мясо от шерсти, клювом вынимала косточки и только потом давала Сорену кусочки свежей мыши или белки.
Братца Клудда впереди ждала церемония Первой Косточки, после которой ему будет позволено есть дичь целиком. А потом для совят наступает пора Прыжков по Веткам. И только после этого можно будет совершить свой первый полет под присмотром заботливых родителей.
— Прыгай! Прыгай! Молодец, Клудд! А теперь подними крылья, как будто собираешься подскочить. Запомни, милый, пока тебе следует просто прыгать с ветки на ветку. Никаких полетов. Самостоятельно ты полетишь только тогда, когда мы с мамой это разрешим.
— Хорошо, папа, — с тоской в голосе ответил Клудд и тихо процедил: — Сколько можно повторять одно и то же!
Сорен тоже много раз слышал эти наставления, хотя ему о прыжках было рано даже думать. Самое страшное, что может натворить маленький совенок — попытаться полететь раньше положенного срока. К сожалению, малыши сплошь и рядом отваживаются на это, когда их родители улетают на охоту.
Как ни велик соблазн расправить едва-едва оперившиеся крылышки, последствия подобного безрассудства чаще всего печальны — после страшного падения одинокий искалеченный совенок остается лежать на земле, становясь легкой добычей хищников.
На этот раз отцовская лекция оказалась краткой, и урок прыганья возобновился.
— Уверенней, мой мальчик! Больше уверенности. И не поднимай столько шума. Совы летают тихо.
— Но я же пока не летаю! — огрызнулся Клудд. — Ты ведь сам запретил. Какая разница, тихо или громко я буду прыгать?
— Это дурная привычка! Дурная привычка, мой мальчик! Как порхаешь, так и летаешь! А переучиваться очень трудно.
— Ну вот, опять заладил свое…
— Что?! Это я-то заладил?! — рассердился Ноктус, и с такой силой клюнул сына в голову, что едва не сбросил с ветки. К чести Клудда надо признать, что он даже не пискнул: просто выпрямился, бросил злобный взгляд на отца и снова запрыгал по веткам — на этот раз чуть потише, чем раньше.
Следившая за уроком миссис Плитивер тихонько прошипела:
— Трудный ребенок, очень трудный ребенок… Ох, намучаемся мы с ним! Хорошо, что ваша мама этого не видит! Эглантина! — внезапно прикрикнула она.
Несмотря на свою слепоту, миссис Плитивер каким-то образом всегда знала, чем заняты совята. Вот и сейчас она услышала, как хрустнул жучок в клюве Эглантины.
— Немедленно выплюни жучка, детка. Совы не едят насекомых, которые заводятся в гнезде. Для этого существуют домашние змеи. Если будешь тащить в рот всякую гадость, то скоро так растолстеешь, что не сможешь принять участие в церемонии Первого Мяса, а потом и Мяса со Шкуркой, а потом Первой Косточки, а потом… сама знаешь, что потом. Твоя бедная мама сейчас летает по лесу, разыскивает для твоего брата Сорена хорошенькую мясистую полевку с нежной шерсткой, как раз для церемонии Мяса со Шкуркой. Может быть, ей посчастливится раздобыть и шуструю сороконожку доя своей дочки.
— Ой, я тоже люблю сороконожек! — воскликнул Сорен. — Их так весело глотать! Они забавно щекочут глотку своими крошечными лапками…
— Сорен, спой песенку про сороконожку! — тут же запищала Эглантина.
Миссис Плитивер испустила тихий вздох. Какая идиллия! Малютка Эглантина ловила каждое слово Сорена. Она просто обожает своего брата, да и Сорен в ней души не чает. Славные детки, совсем не похожи на своего старшего брата Клудда. Тот всегда был самым трудным ребенком, и не просто трудным. Было в нем что-то такое… этакое.
Миссис Плитивер задумалась. Клудд был странным. Было в нем что-то чужое — несовиное.
— Спой песенку про сороконожку, Сорен! Спой, пожалуйста! Сорен широко разинул клюв и громко загукал:
Что это меня щекочет,
Что внутри меня хохочет?
Сколько насчитаю ножек
У ползучих этих крошек?
Почему я так смеюсь,
Что боюсь, что подавлюсь?
Милые сороконожки,
Моя лучшая еда!
Дайте мне сороконожек —
Буду счастлив я всегда.
Вы вкуснее всех знакомых
И любимых насекомых.
Вы сочнее всех жуков,
Веселее всех сверчков,
От которых я икаю.
Только вас я обожаю!
Милые сороконожки,
Моя лучшая еда
Дайте мне сороконожек —
Буду счастлив я всегда!
Не успел Сорен допеть свою песню, как его мать влетела в дупло, предварительно ловко забросив внутрь полевку.
— Посмотри, какая жирненькая, моя радость! Хватит и на твою церемонию Мяса со Шкуркой, и на Первую Косточку для Клудда.
— Я хочу целую полевку! — заявил Клудд.
— Что за глупости, милый? Тебе столько не съесть!
— Целую полевку! Целую полевку! — подхватила Эглантина.
— Я хочу целую! — упрямо повторил Клудд.
— Послушай, что я тебе скажу, Клудд, — строго взглянула на сына Морелла. — У нас в лесу не так-то много дичи, и мы должны быть экономными. Это очень большая полевка. Ее хватит на церемонию Первой Косточки для тебя, на Мясо со Шкуркой для Сорена и на Первое Мясо для Эглантины.
— Мясо! Я буду есть мясо! — запрыгала от восторга Эглантина, мгновенно позабыв о «милых сороконожках».
— Я еще не закончила. Клудд, если когда-нибудь тебе захочется съесть целую полевку, ты поймаешь ее сам. За этой мне пришлось охотиться почти всю ночь. В лесу Тито с едой туго, особенно в это время года. Я очень устала.
Огромная оранжевая луна медленно выкатилась на осеннее небо. Зависнув над верхушкой ели, на которой жило семейство Сорена, она мягко озарила совиное дупло.
Что и говорить, это была прекрасная ночь для церемоний, которыми совы так любят отмечать каждый шаг своего взросления и быстрый бег времени.
Этой ночью перед самым рассветом состоялись три церемонии: Первой Косточки, Мяса со Шкуркой и Первою Мяса.
А потом старший братец Клудд отрыгнул свою первую погадку. Она получилась круглая, точно по размеру его мускульного желудка, спрессовавшего шерсть и кости добычи Мореллы в аккуратный плотный комочек.
— Какая превосходная первая погадка! — восхитился Ноктус. — Ты молодец, сынок!
— Да, моя радость, — подхватила мать. — Просто прелесть! Клудд тоже был доволен.
Все было так мило и безмятежно, что миссис Плитивер снова подумала, что птица с такой благородной пищеварительной системой просто не может быть дурной.
Весь остаток ночи — с того момента, как огромная оранжевая луна начала потихоньку сползать по небу и до первых серых полос занимающегося рассвета, — Ноктус Альба рассказывал легенды, любимые всеми поколениями сов со времен Глаукса. А род Глаукс был самым древним совиным родом, от которого пошли все нынешние совы.
Отец начал так:
«Однажды, давным-давно, во времена Глаукса, существовало братство благородных сов из королевства Га'Хуул. Каждую ночь совы-рыцари поднимались в ночную тьму, дабы творить добрые дела. Каждое их слово было чистой правдой, они стремились к тому, чтобы искоренить несправедливость, вдохнуть силы в оробевших, восстановить разрушенное, покарать спесивых и низвергнуть тех, кто попирает слабых. Сердца их были полны возвышенных устремлений, и каждую ночь они летели…»
— Пап, это правдивая история или как? — зевая, спросил Клудд.
— Это легенда, Клудд, — строго ответил отец.
— Но это правда или нет? — продолжал настаивать Клудд. — Я люблю только правдивые истории!
— Легенда, сынок, это такая история, которую чувствуешь желудком и которая становится правдой в твоем сердце. А еще она может сделать тебя лучше, чем ты есть.
